Give me all your poison, and give me all your pills, and give me all your hopeless heart to make me ill
Так обидно и одиноко, и чувствуешь, что ты никому не нужен, а те, кому ты нужен, далеко-далеко.
Когда ты с полными карманами/руками растворимой лапши идешь домой, где тебя ждет больной брат, тебе становится невыносимо холодно и плохо.
Когда ты стоишь на светофоре и поднимаешь голову вверх, и видишь стареющую Луну и несколько тусклых звезд, и нос щипет от мороза, а на всю улицу работает всего одна лампа, становится невыносимо тоскливо.
А у тебя сальные волосы, которые неплохо бы подстричь, и уши давит от новых проколов, и пальцы болят, и ты знаешь, что у тебя куча дел, и вся эта звенящая тишина, дорога, покрытая серым льдом, и пока ты идешь от неуютного серого магазина низкой категории до дома, за эти пять минут в твою голову приходит куча разных мыслей, историй, рассказов, ты это не можешь записать, потому что руки заняты.
А в наушниках играет Slow Motion, и тут плеер садится, и ты слышишь только шарканье своих ботинок о серый лед, и все не так, и тебе хочется плакать.
Вот.
Когда ты с полными карманами/руками растворимой лапши идешь домой, где тебя ждет больной брат, тебе становится невыносимо холодно и плохо.
Когда ты стоишь на светофоре и поднимаешь голову вверх, и видишь стареющую Луну и несколько тусклых звезд, и нос щипет от мороза, а на всю улицу работает всего одна лампа, становится невыносимо тоскливо.
А у тебя сальные волосы, которые неплохо бы подстричь, и уши давит от новых проколов, и пальцы болят, и ты знаешь, что у тебя куча дел, и вся эта звенящая тишина, дорога, покрытая серым льдом, и пока ты идешь от неуютного серого магазина низкой категории до дома, за эти пять минут в твою голову приходит куча разных мыслей, историй, рассказов, ты это не можешь записать, потому что руки заняты.
А в наушниках играет Slow Motion, и тут плеер садится, и ты слышишь только шарканье своих ботинок о серый лед, и все не так, и тебе хочется плакать.
Вот.